Чем хорошая проза отличается от плохой?
Чем хорошая поэзия отличается от плохой?
Тем, что поражая читателя красотой и певучестью форм, обе ведут с ним разговор о сути, всегда предлагают для обсуждения
и д е ю.
Главную мысль.
Грубо говоря, любая литература — есть в той или иной форме пропаганда. Наоборот, качество пропаганды тем выше, чем больше оснований считать её литературой.
Нестандартная форма (подчас шокирующая форма) нужна пропагандисту/литератору с единственной целью — задействовать новые, более эффективные способы усвоения читателем содержания.
Главной мысли.
Метафора/аллегория, метонимия/синекдоха, гипербола/литота, градация и анафора — весь этот акварельный набор, известный каждому, кто проползал через университетские жернова кафедры русского языка, требуется не для самоупоения, а для того, чтобы постоянно повышать перевариваемость слова. Компрессию слова.
Чем больше ассоциативных струн в сознании аудитории заденет автор, тем точнее будет передан смысл. Если, конечно, автору есть что сказать. Если автору нечего сказать, в ворохе ассоциаций он будет прятать пустоту. И тогда да — внушительной пустоте для маскировки требуется внушительное количество пустых ассоциаций.
Поскольку сознание аудитории динамично, поскольку язык аудитории динамичен, язык пропаганды тоже обязан меняться.
Появляются новые ассоциативные пласты, разлагаются и отмирают старые. Не стоит сегодня рифмовать патефон с буффоном.
Искусство не может быть вечным, вневременным и чистым. Оно материально, оно "человечно", а значит, развивается и деградирует вместе с человеком.
Блестящим примером здесь остается Маяковский.
Компрессия слова у Маяковского означает удивительную способность упаковать в предельно короткой фразе максимум ассоциативного материала. Чем короче лексическая цепь, чем длиннее при этом цепь семантическая, тем мощнее воздействие на сознание. Разматываясь подобно велосипедной цепи, эта смысловая цепочка в прямом смысле выносит мозг. Так и должно быть.
Как совесть голубя,
чист асфальт.
Как лысина банкира,
тротуара плиты
(после того,
как трупы
на грузовозы взвалят
и кровь отмоют
от плит политых),
В бульварах
буржуеныши,
под нянин сказ,
медведям
игрушечным
гладят плюшики
(после того,
как баллоны
заполнил газ
и в полночь
прогрохали
к Польше
пушки).
Миротворцы
сияют
цилиндровым глянцем,
мозолят язык,
состязаясь с мечом
(после того,
как посланы
винтовки афганцам,
а бомбы -
басмачам).
Сидят
по кафе
гусары спешенные.
Пехота
развлекается
в штатской лени.
А под этой
идиллией -
взлихораденно-бешеные
военные
приготовления.
Кровавых капель
пунктирный путь
ползет по земле, -
недаром кругла!
Кто-нибудь
кого-нибудь
подстреливает
из-за угла.
Целят -
в сердце.
В самую точку.
Одно
стрельбы командирам
надо -
бунтовщиков
смирив в одиночку,
погнать
на бойню
к баранье стадо.
Сегодня борьба за предельную краткость и предельную смысловую насыщенность должна напоминать стремление производителя микрочипов уместить максимальное количество кристаллов на единицу площади процессора.
Даже если читатель не в состоянии пройти с тобой весь твой ассоциативный путь, но ты при этом подобрал слова верно, он все равно воспримет идею — ушами. Тебя еще не поняли, но уже почувствовали. Стало быть, не зря.
Большая проблема здесь в том, что продолжающееся в обществе имущественное расслоение обязательно оборачивается расслоением культурным. Интеллектуальной сегрегацией. Вероятно, в какой-то момент для ведения пропаганды может потребоваться не один русский язык, а несколько русских языков, различных по своему функционалу. Надо учиться говорить на каждом.
Впрочем, та же ситуация наблюдалась и в начале 20-го века. Абсурдно ведь было читать футуристические гимны в черной крестьянской избе. Но отыскать слова, одинаково понятные и люмпенизированному рабочему, и жандарму, и каторжанину, и столичному профессору большевистские пропагандисты были обязаны.
И они справились с этой задачей.