Материалистическое понимание мира основывается на простом тезисе: дух — это то, что создается материей, а не наоборот. То есть не сначала было слово, а сначала было тело.
Можно сколько угодно спорить по этому поводу, но все спорщики — материальные объекты, подчиняющиеся законам органической химии. С исчезновением объектов прекращается и спор между ними. А материя — нравится это вам или нет — остается.
Так называемый "основной вопрос философии", в действительности — никакая не заумь. Он имеет прямое, конкретное отношение к происходящему прямо сейчас с каждым из нас. Выбор между идеалистическим (метафизическим) и материалистическим (физическим) мировоззрением — это выбор между абстрактной и конкретной постановкой диагноза, между абстрактным и конкретным действием. Любые словесные нагромождения уносятся прочь подобно луковой шелухе, когда речь заходит о самом важном, самом ценном:
— Если на операционном столе — ребенок и нужны срочные, решительные меры, кому вы доверите его жизнь — хирургу или священнику?
Материя или дух? Вот наступательный рубеж материализма, именно здесь проходит водораздел, по одну сторону от которого оказываются всевозможные маги, волшебники, мистики, дервиши, сектанты, поэты-символистыы, сказители и прочие спекулянты, а по другую — ученые, естествоиспытатели, инженеры, врачи, конструкторы, борцы.
В 20 веке противоречия между идеализмом и материализмом выплеснулись в противостояние фашизма и коммунизма. В каком-то смысле Великая Отечественная Война стала грандиозной битвой озверевших идеалистов и самоотверженных материалистов. Фашизм — всегда воинствующий идеализм, кровожадная метафизика, отвергающая саму идею прогресса, познания, рационального восприятия мира. Для фашиста слово Человек звучит низко, а потому фашизм выдумал себе Сверхчеловека, фюрера, обеспечивающего устойчивость пирамидальной кастовой или сословной иерархии.
Однако надо понимать, что в материальном мире идеалисты любых мастей и расцветок (от национал-социалистов 30-х годов до мракобесов из ИГИЛ)
всегда выступали,
всегда выступают,
всегда будут выступать
лишь как расходный материал, пехота, действующая в интересах материалистов — своих капиталистических хозяев.
Еще раз повторю эту железобетонную истину: в материальном мире любые идеалисты, что бы они ни болтали, либо сами преследуют сугубо материальные интересы, либо слепо обслуживают чужие материальные интересы.
То есть несмотря на несовместимость идеалистического и материалистического взглядов на философию, за окнами университетских аудиторий борьба ведется не между идеалистами и материалистами, а между материалистами и материалистами. Таким образом, идеалисты Третьего Рейха действовали в интересах международного капитала, и нет ничего странного в том, что после падения Берлина все они бросились искать спасения под крылом ЦРУ.
Великий "идеалист" Рейган объявил крестовый поход против безбожного СССР, но в действительности просто защищал материальные интересы американских корпораций. И нет ровным счетом ничего удивительного в появлении Рейгана, окруженного состарившимися нацистами, на кладбище ветеранов СС в Битбурге в 1985 году. Жест — да, символический, но наполненный совершенно материальным содержанием.
Идеализм всегда и везде нужен буржуйским материалистам как громоотвод, как тот самый опиум, как дымовая завеса, позволяющая дурить людям голову, сковывать и перенаправлять их действия. Желание буржуев сделать одержимых метафизикой фашистов своими телохранителями — логично и закономерно.
Противоречие между материальными интересами противоположных производительных сил называется классовой борьбой. Главная задача идеалиста — отвлечь от нее внимание, заставить человека забыть о классовой борьбе или начать верить, что этой борьбы не существует вовсе. Кроме того, наш идеалист любит орать, что между марксистами и буржуями якобы нет никакой разницы, поскольку и те, и другие — материалисты, а значит (какой кошмар!) опираются не на чувства, а на рассудок, думают (какое святотатство!) головой. Это, конечно, смешная и бессильная аналогия.
Если в подворотне вас встретил бандит, а вы не намерены отдавать бандиту ни жизнь, ни кошелек — оба вы (и нападающий, и обороняющийся) действуете в материалистической логике, однако только в пустой голове идеалиста может возникнуть желание вас приравнять.
Все это абсолютно не мешает идеалистам грезить о том, что они когда-нибудь кинут буржуев и построят свое, правильное, мистическое общество орденского (или монастырского) типа, где сознание будет командовать бытием, а барыги будут прислуживать рыцарям веры/расы/нации. Однако поскольку идеализм — всегда болтовня, всегда фикция и всегда туман, планы эти являются не более чем готической фантазией, с помощью которой фашисты дурачат своих необразованных и прыщавых последователей.
Вторая железобетонная истина состоит в том, что на удар можно ответить только ударом. Опрокинуть буржуйский материализм (буржуйскую рассудочность, все это ненавистное витающему в облаках идеалисту сквалыжничество и ростовщичество) может только превосходящий его по силе материализм пролетарский. Никакими проповедями и заклинаниями нельзя отвадить уличного хулигана.
Если вам не заплатили зарплату за полгода, вы не будете молиться. Вы неминуемо начнете действовать как материалист — требовать деньги, подавать на работодателя в суд, протестовать, применять к работодателю меры чрезвычайного характера. Если вы не будете этого делать, вы и ваша семья останетесь без еды. Идеализм нельзя съесть.
И это — тот самый барьер, шлагбаум, о который разбиваются любые многоэтажные философские доктрины.
И это — та самая причина, по которой большевики победили в России. Мистицизм и возвышенные фразы их оппонентов не давали ответа на животрепещущие вопросы: где работать, чем кормить детей, как их учить и лечить. У большевиков ответы были.
Однако покрытая идеалистическим жирком обывательская масса вовсе не сразу готова воспринимать их. Она начинает требовать конкретики только тогда, когда жестокая реальность пинком загоняет обывателя в угол. В начале 20 века таким сокрушительным пинком оказалась Первая Мировая Война.
Разочарование в болтовне и в мистике заставляет массы стряхнуть с себя сектантскую придурь, осознать наконец — спасение утопающих зависит исключительно от усилий самих утопающих. Уповающие утопающие — утонут. Никто не придет им на помощь. Их единственная надежда и настоящая сила — в познании, в способности мыслить (а не только чувствовать), оперировать фактами, смотреть правде в глаза.
Что означает фраза "бытие определяет сознание", можно легко пояснить на простом повседневном примере.
Часто приходится слышать от женщин слова осуждения в адрес других женщин, занимающихся проституцией.
— Все зависит от человека, от его воспитания. Я бы никогда так не поступила, как бы тяжело ни было — рассуждает какая-нибудь высокомерная и набожная барышня.
Барышня, в общем-то, говорит нам, что, по её частному мнению, не бытие определяет сознание, а наоборот — сознание определяет бытие. Но мы-то с вами знаем, что барышня — невеликого ума, а дело обстоит ровно наоборот:
Когда в стране формируется трехмиллионная армия проституток, когда занятие проституцией вообще перестает восприниматься как грех, когда на автотрассу выходит женское население целых поселков, тогда хочешь-не хочешь, а придется признать, что количество проституток находится в прямой зависимости от количества закрывшихся предприятий, от наличия или отсутствия работы, от состояния и доступности образования — стало быть, от общественного и экономического строя. От материальных отношений в материальном мире.
Соответственно, борьба с проституцией с помощью укрепления нравственности, увещеваний и молитв, сбора пожертвований или строительства храмов — с помощью воздействия на сознание, без изменения основ бытия — это обычная идеалистическая казуистика, наведение тени на плетень. Ранение в живот не лечат подорожником, а безработицу и голод не лечат заповедями из Писания. Из той же оперы и сбор смс-пожертвований для помощи больным детям или ритуальные танцы вокруг Ювенальной Юстиции. Это тоже он, наш старый-добрый идеализм со своим любимым занятием — наведением тени на плетень. Так маскируется коренная причина, оставляющая детей (да и взрослых) без доступной медицинской помощи, делающая ювеналку инструментом тотального контроля, разрушающая образование.
Единственное и естественное средство борьбы с проституцией, наркоманией, преступностью, сокращением школ, ювенальными экспериментами — это смена общественного и экономического уклада, радикальное изменение материальной среды, которая порождает все эти пороки. Проще говоря, чтобы в Ивановской области женщина не торговала собой на автотрассе, она должна вернуться в ткацкий цех, а для этого ткацкий цех должен быть изъят у барыги и возвращен в общенародную собственность. Да, именно так — вульгарно, примитивно и просто.
Следовательно, материалистический ответ на любые идеалистические спекуляции не может не опираться на словосочетание: "форма собственности на средства производства".
Однако это именно то, чего как огня боится сам барыга. Барыга будет кричать об эволюционном развитии, креститься, жертвовать на храмы, отращивать бороду, но никогда добровольно не откажется от куска собственности, за счет которого живет. Поэтому, защищая свою собственность, барыга будет тратить любые деньги на то, чтобы отвлечь внимание народа от своей собственности, чтобы забить повестку какой-нибудь метафизической требухой, а в крайнем случае — натравить на желающих изъять собственность ручных погромщиков-чернорубашечников.
Вот каково бытовое, утилитарное значение основного вопроса философии. И потому деление общества на физиков и лириков есть, в сущности, важнейший индикатор жизнеспособности этого общества. Если подавляющее большинство людей с помощью массовой культуры, религиозной пропаганды или в силу обыкновенной интеллектуальной деградации превращены в стопроцентных лириков, если голос физиков перестал быть слышен, то такое общество обречено. Чтобы общество могло спастись (в материальном, органическом, а не сакральном смысле), в каждом лирике, в каждом идеалисте, в каждом метафизике обязан проснуться физик.
