Захар Прилепин любит дразнить свиней. Он делает это виртуозно, хладнокровно, весело — как матадор. Горсть бисера. Свиные глазки наливаются кровью, копытца роют песок, и вот очередная боевая свинья готова растоптать ненавистного тореро, пересчитать ему ребра.
Трибуны коченеют от ужаса, амфитеатр оглашается яростным поросячьим визгом, но нет — наш матадор уже оседлал неповоротливого врага и скачет на нем, вонзив в загривок золотое перо.
— Я великая российская поэтесса!
— А по-моему, ты просто свинья.
Бесстрашный укротитель знает свое ремесло. Немало времени он сам провел среди свиней, изучая их психологию и физиологию. Некоторые свиньи даже считали его своим. Чем оскорбительнее обман, тем нестерпимее желание отомстить.
Публика рукоплещет. Перебои с хлебом устроители корриды умело компенсируют изобилием зрелищ. На смежных аренах православные и светские гладиаторы дерутся за Исаакий, за Матильду, за Маннергейма или Мавзолей.
— Запускайте Ковтуна!
— У Ковтуна травма.
— Тогда Гозмана! Гозман пришел?
Единственное, что в происходящем беспокоит меня — так это техническое состояние стадиона, стены которого давно покрылись трещинами, а перекрытия дрожат под тяжестью новых и новых захватывающих перипетий.