Помню, как-то по редакционному заданию заезжал в гарвардское расположение еще одного великого поэта позднесоветской эмиграции – Наума Коржавина.
То интервью и поселившаяся после него в душе брезгливость и определили мое отношение ко всему сословию разом.
Затхлость, грязь, заваленная вонючим хламом комнатушка. Яд и желчь, разлетающиеся брызгами во все стороны. Но, самое смешное, капли эти попадали и на самих проклятых американцев, которые - гады, сволочи, попользовали поэта в нужную минуту, а потом забыли. И платят мало. И давно лишили доступа к преподаванию.
А ведь персонаж считал себя видным специалистом по русской словесности.
Испустил дух в безвестности, на чужбине.
Открыл я стихи. А они – такие же, как квартирка. Затхлые, прокисшие, желчные, стариковские и немощные.
Но зато в России до сих пор полно желающих превозносить, снимать фильмы, награждать премиями.
Американская массовая литература, занимающая на глобальном рынке примерно такое же монопольное положение, как и американская популярная музыка, напоминает гигантский локомотив. Не цензорами-большевиками, а самыми настоящими капиталистами с этого локомотива сбрасывается ненужная ветошь. Вот бродских-коржавиных и прочих вышвырнули уже очень давно. Каждый, кто знаком с этим локомотивом не в пересказе, подтвердит мои слова.
Истинно вам говорю — нам впаривают фуфло.