Существует ли русский характер? Каковы его основные черты, и какие из них Вы видите в себе?
Сложно сказать, потому что русский характер сегодня, на мой взгляд, трудноотделим от характера советского. Мы не только русские по идентичности, мы дети исчезнувшего государства. Многое из того, что мы по умолчанию считаем русским, в значительной степени – результат долгой воспитательно-образовательной работы той культурной системы, в которой мы выросли. Если я начну говорить, что я русский, и, дескать, поэтому обладаю пытливым умом, чистым сердцем, и поэтому мне близки идеалы товарищества и коллективизма, то я солгу. Дело не в том, что я русский, а в том, что я так воспитан.
С другой стороны, я знаю множество русских людей, которые воспитаны по-другому и ведут себя по-другому, сегодня иначе себя определяют. И было бы неправильно, если бы я сказал, что это черты русского характера. Я не люблю в это ввязываться, бить себя в грудь и говорить «я русский» и «какой восторг»! Это не моё определение.
Хотя я хорошо знаю, что значит жить в окружении нерусских, не своих, и какое чувство испытываешь, когда возвращаешься из-за границы, переступаешь пограничный контроль «Шереметьево». Начинает хрустеть родная пыль на зубах, и ты понимаешь, что ты среди своих. И даже самый распоследний гастарбайтер тебе гораздо роднее, чем какой-нибудь житель Бронкса.
Но всё равно в нас есть что-то особенное.
Даже если так, я связываю это что-то с гаснущим, остывающим в нас советским наследием: чувством общности, взаимовыручки, коллективизма, равенства, отношением друг к другу по-братски, а не по-живодёрски. Но это всё тает, уходит. Русские меняются, я замечаю. Казавшийся мне диким обычай иностранных студентов, отправляясь в ресторан, рассчитывать чек до копейки, приходящейся на каждый нос, постепенно стал нормой и здесь. Мы стали считаться. Каждая наша хата снова стала с краю. Мы превращаемся в точно таких же иностранцев. И потому не важно, русские мы или не русские. Украинцы ведут себя точно также. Где внедрены такие основы бытия, таким будет и сознание.
С другой стороны, есть известная работа Владимира Ильича Ленина «О национальной гордости великороссов». Там упоминается и рабская природа, и многое другое. Но там говорится об особенности того самого великоросского характера, о его нетерпимости к несправедливости, о выдающихся исторических деятелях, которые рождены русской нацией, русским народом, которые поднимали народ на борьбу. Отрицать существование русского народа, отнекиваться, говорить, что я не русский, я советский... я не буду, потому что понимаю – это всё часть одной цивилизации. Между частями этой цивилизации велись гражданские войны, они отрицают друг друга, но невозможно отречься от Пушкина, от Толстого, Лермонтова, Чехова, Куприна, Блока, Маяковского. Если и есть что-то, что я определяю как «русскость» – это та самая величайшая, на мой взгляд, выдающаяся, не имеющая аналогов в мировой истории культура, которой мы выкормлены, как материнской грудью.
Можно ли так сказать: были русские, потом наступила эпоха Советского Союза, и это получилось как отрицание отрицания?
В чём-то это так, а в чём-то не так. За любым антитезисом следует синтез. Русская революция была бы невозможна без отрицания. Это отрицание вынашивала русская литература, которую нельзя представить без Белинского, Писарева и Герцена, Рылеева и Пушкина и его «Во глубине сибирских руд». В конечном счёте это отрицание и породило своеобразное утверждение в виде революции.
Добролюбов, Чернышевский... У нас, в Петербурге, хотят переименовать объекты, названные в честь них.
И не только у вас. Это еще одно отрицание, которое сейчас в связи с нашей деградацией, с нашим откатом на предыдущую историческую ступеньку, тоже абсолютно естественно. Впрочем, и оно не вечно, оно тоже провоцирует отрицание себя. Так появляется поколение, которое отрицает отрицателей, отрицает тех, кто отрицал в начале 90-х советское. Это естественный процесс, это должно было случиться и случилось. Другой вопрос, что если в этом постоянном вращении, колебании не будет прогрессивного движения, и какая-то из этих формаций не восторжествует – мне хотелось бы, чтобы это был не феодализм и не монархия, а некий прогрессивный формат, – то мы, конечно, продолжим наносить себе тяжёлые увечья и себя растрачивать.
Я убеждён, что история не закончена, и русский характер – это не что-то застывшее, как лава, а пульсирующая материя, которая развивается.
Как Вы думаете, какому писателю удалось лучше всего изобразить русский характер, русскую душу, менталитет?
Это без сомнения Шолохов, Шукшин, если мы говорим о сегодняшнем дне. Толстого мы тоже не можем не вспомнить с его реалистическим методом, но всё-таки это имело отношение к чему-то очень давнему. Главная сила русского искусства и русской литературы – это её верность реалистическому методу. Случались, конечно, отвлечения на символизмы и декадансы, но реализм (особенно в социалистическом обществе) – доминирующее направление в искусстве. В буржуазном — наоборот. Поэтому на Западе реализм давно вышел из моды.
Также меня удивляет, что мы до сих пор ещё пишем стихи и сохраняем целый банк стихотворных размеров в то время, как в американской и западноевропейской литературе стихи давно перестали быть рифмованными. Они давно уже напоминают прозу и стихами по факту не являются: ни размер, ни созвучие... Это уже не работает. А у нас работает.
Может в русском характере поэзия заложена?
Может быть, кстати. Такая музыкальность, и спаянность с природой, и склонность ко всему неизмеряемому, бесконечному. Если есть что-то такое, что определяет русский характер, то это его нерациональность. При том, что из нас тоже выходят хорошие учёные и вполне себе мыслящие люди, но безграничность пространств, невозможность мерить аршином, запаковывать душу в счета, ведомости... Помните, у Горького есть рассказ «Коновалов»? В нём исследовался феномен босячества. Босяки – это люди, которые ходили странствовать по Руси. Они могли бы стать достойными работниками, членами общества, как сказали бы сейчас, но душа их требовала другого – ухода в странствование, страдание. Если есть слово, более всего подходящее к России, подчёркивающее русскую исключительность, хотя я против её исключительности, то это страдание. Долготерпение, с мукой соседствующая готовность страдать и сострадать. При том, что это не отменяет бешенство, звериную ненависть, жадность, склочность и мелочность – всех граней русского характера.
Страдание – особенно после Великой Отечественной войны, после ужасов 90-х... Есть строчка у Пушкина: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Два этих глагола, по-моему, очень прочно связаны друг с другом потому, что мышление невозможно без страдания. Мышление означает насилие над собой, преодоление. Это часто, а то и всегда, мучительно. Без этого страдания, без постоянного преодоления наш характер представить трудно. Надеюсь, в этом нет ничего агрессивного, что отталкивало бы другие народы. Может, когда Сталин поднимал свой тост за русский народ, он имел в виду, в том числе и это – способность русского народа выпить эту чашу горечи до дна и пожертвовать собой.
На Ваш взгляд, существуют ли журналистские работы, которые являются энциклопедией русской души?
Мне очень нравится, что сейчас делает мой товарищ по телевизионному цеху Александр Рогаткин. Он снял много очерков про Донбасс, и он редкий журналист в том смысле, что он не нотации читает в кадре, а показывает людей, простых людей. Это не может не вызывать уважения. Я не могу занести его в пантеоны и прочее, но из тех, кто приходит на ум сразу, бытописателей русской души сегодня, в том числе на Донбассе, я бы назвал его.
Сто лет назад расстреляли царскую семью. Как Вы относитесь к этому историческому факту? Является ли это исторической закономерностью?
Это событие хоть и является исторической закономерностью, но вместе с тем оно, безусловно, является и страшной трагедией. Если можно отстаивать точку зрения, что за этим могут быть рациональные доводы, что царь сам эту ситуацию создал, и это высшая мера во многом – плод его усилий, то, конечно, все эти вещи, выпавшие на долю ни в чём неповинных детей, – это великая трагедия. Но это не повод для исторического покаяния и призыва наших современников опускаться на колени и посыпать голову пеплом. Если кто-то и повинен в том, что произошло, то это дореволюционная аристократия, буржуазия, клерикальные круги, которые эту ситуацию создали.
Могло ли произойти по-другому? Могла ли выжить Мария-Антуанетта? Мог ли уцелеть Карл Стюарт Первый? В этом есть большие сомнения. Ведь уничтожали аристократию и монархических отпрысков не для того, чтобы насладиться видом их страданий или отрубленной головой. Уничтожали для того, чтобы исключить возможность наследования, чтобы исключить новый виток гражданской войны. Все понимают: если завтра появляется тот, другой, третий, пятый, десятый, и его на щит поднимают те или иные эмигрантские круги, за ними, безусловно, стоят империалистические державы, уже вторгшиеся на территорию Советской России. А это ведь речь идёт не о семье Николая II, а о замученных крестьянах Архангельской области, о расстрелянных большевиках в Крыму, о зарубленных в Омске, Иркутске, Хабаровске и много где ещё. Почему-то этих людей не вспоминают, а их тысячи, десятки тысяч – жертв насилия, террора не только со стороны белых армий, но и прямо со стороны интервентов.
История – жестокая женщина. Она заставляет всё взвешивать на своих весах. История заставляет взвешивать невзвешиваемое, когда на одной чаше весов оказывается жизнь сотен тысяч людей, а на другой жизнь, допустим, нескольких детей. Кто возьмётся судить? Я не хочу проводить аналогий, но представьте: захвачен Норд-Ост. Я освещал эту трагедию с первых минут и помню, как это было. Представьте себе, какова бы была цена капитуляции перед террористами. Представьте себе другое развитие истории в Беслане. А сколько было бы заплачено жизней за принятие условий террористов? Это очевидно не стало бы точкой. А стало бы прологом к новому кровопролитию.
Как Вы считаете, возможно ли примирение красных и белых сейчас? Нужно ли оно? И как бороться с искажениями истории?
Нет сегодня ни красных, ни белых среди нас. Идеи живут вне людей. Эти идеи непримиримы, они противоположны. Компромиссного между ними, чего-то среднего, промежуточного, что позволило бы исключить эти противоречия, не существует. Либо частное, либо общественное. Что такое белая идея? Это даже не монархическая идея, это идея Февраля, идея буржуазной революции, идея России конституционной монархии, в которой хозяином положения становится класс капиталистов. Он и так был хозяином при Николае II, а теперь избавлялся от последней преграды, которую и выкинули руками Родзянко и разных заговорщиков в феврале 1917 года. Это означает не вовсе не то, о чём пел в своих песнях Александр Малинин. Не пришествие добродетельных есаулов и поручиков голицыных. Это означает жесточайшую эксплуатацию с участием международных партнёров, тех самых, которые владели нефтяными разработками в Баку или золотыми приисками на Лене.
Поводом для японской интервенции на Дальнем Востоке стала, – а она началась в считанные часы после провозглашения Советской республики, – защита коммерческих интересов японских компаний. Это и есть белое движение. Это кайзер, пришедший на Украину и под Ростов вместе с атаманом Красновым. Белая идея означат один подход, красная – другой. И как бы друг к другу лично люди ни относились, эти идеи непримиримы.
Какая-то из идей должна восторжествовать. Это не означает, что мы должны плёткой гнать любого человека, который стонет по корнету Оболенскому. Это означает, что мы должны полемически перетягивать его на свою сторону: садиться с ним и разбирать аргументы. «Хорошо, бог с ним, с православием, самодержавием... Давай поговорим о конкретных вещах. Кем и где ты работаешь? Сколько ты зарабатываешь? Какое будущее ждёт твоих детей?» Меня больше всего поражает: люди, защищающую сусальную великодержавную Русь, как правило, ни к аристократии, ни к буржуазии, ни к нашему правящему классу отношения не имеют. Это люди, которых в любой момент могут выгнать с работы, они живут на жалкие копейки, по классовому статусу полностью являются пролетариями, но при этом они видят выход в том, что «придёт Государь, и всё наладится», причитают: «прости нас, Государь!» Понятное дело, монархии, прыжка в средние века не будет, как бы мы близко к нему ни оказывались сейчас, но наивные пролетарии в разгар кризиса капитализма всегда представляют лёгкую добычу для фашистов, превращаются в объект вербовки, их пытаются сделать солдатами Урфина Джюса, которых можно убедить и отправить в окопы за веру, царя и Отечество. Надо помнить: есть идея коричневая, а есть красная идея. Ничего красно-коричневого в природе не бывает, это глупость либералов. Кризис же не оставляет середины. Нет середки. Либо ты красный, либо ты фашист.
Какова роль личности в истории России? Кто творит историю в России? Личность, народ или элиты?
Я согласен с тем ответом, который, ссылаясь на классиков марксизма, даёт на этот вопрос товарищ Сталин в кратком курсе истории ВКПб. Там говорится, что материальные силы и обстоятельства общественной жизни выдвигают личностей. Личности не возникают сами по себе. Сами процессы в истории не могут быть инициированы даже совершенно выдающимися личностями. Мы материалисты, а не идеалисты, мы не верим в то, что герой может прийти и все изменить... Даже строчка есть в «Интернационале»: «Ни царь, ни бог и не герой». Личности выдвигаются массами. Но, выдвинув этих личностей, обстоятельства возлагают на них огромную ответственность. Они очень многое могут сделать.
По всей видимости, при всём выдающемся характере и способностях Ленина, в какой-то момент нашёлся бы и другой Ленин. Революция должна была произойти на этом этапе развития человечества. В России, не в России... был бы такой человек всё равно. Это большая гордость нашего народа, что он оказался одним из нас. Мы сегодня пытаемся вменить это себе в вину, представить это нашим преступлением. Но нет сегодня в мире более популярных фамилий, чем Ленин и Маркс. Посмотрите, какие книги изданы в мире самыми большими тиражами. Почему? Потому что русская революция подняла вопросы глобальных масштабов. И сегодня растёт неравенство колоссальных пропорций, миллиарды людей подвергаются точно такой же эксплуатации, как и в начале 20-го века. Запрос на справедливость растёт.
Личность значима, но личность незначима без обстоятельств.
И заключительный вопрос. Предатели и предатели Родины – это одно и то же? Почему люди становятся предателями?
Это вопрос тысячелетний. Когда мы затевали фильм «Биохимия предательства», мы пытались танцевать чуть ли не от Ветхозаветных времён или Новозаветных. Предательство связано с латинским глаголом «Trado» – «передавать». Под этой «передачей» подразумевалась передача Христа в руки фарисейских стражников в Гефсиманском саду.
Мне кажется, самое страшное из предательств – это предательство идеи, в которую ты не просто веришь, а ты убеждён и знаешь, что она верна. Но ты её предаёшь ради животного благополучия, ради сохранения жизни, отрекаешься от неё, переходя на ту самую сторону в Гефсиманском саду. Когда мы говорим о коллаборационистах Великой Отечественной войны, с противоположной стороны начинается визг о том, что и большевики ведь предали, и Ленин – предатель. Тут надо понимать разницу. Даже Маркс говорит о том, что революционную идею и мысль несёт не сам пролетариат, а представители класса буржуазии, предающие свой класс. Что значит – предающий свой класс? Это когда кто-то ради идеи, которую осознал, в которую верит, переходит на сторону прогресса и гуманизма, если хотите, на сторону революции. Например, как Прометей. Или как сами Маркс, Энгельс, Ленин. Не в силах наблюдать за страданиями порабощенного класса, осознавая, что эта система обречена, и что она должна быть изменена революционный способом, они бросают вызов классу, к которому принадлежат.
Аркадий Петрович Гайдар или Дмитрий Михайлович Карбышев революционерами, в общем-то, стали был ещё до 1917 года. При желании можно сказать, что это измена Отечеству. Но в том-то и дело, что критерием поступка является не почва, не кровь, не отечество, а облик этого отечества. Иными словами, идея. Власов был коммунистом, советником Чан Кайши в своё время, в Китае работал... Рассматривать его предательство вне идеологического аспекта невозможно. Власов совершил предательство, не просто повернув оружие против русских. Он объявил войну идее, которую защищал, он перешел на службу к фашистам. В своём манифесте он начал бороться уже не с русскими и нерусскими, он объявил войну коммунизму, что означало тогда — стать фашистом. Перейти не на сторону немцев вообще, а на сторону самой жуткой, живодёрской, звериной идеологии, которая несла миллионам людей смерть. Смерть или рабское существование.
Совершая такое предательство, ты не просто одну букву в своём мировоззрении меняешь, расписываешься под смертным приговором этим людям, конкретным людям, ты встаешь под знамена человеконенавистнической идеи.
Будем помнить последний ответ Дмитрия Карбышева фашистам: «Мои убеждения не выпадают вместе с зубами». Убеждения!