Как-то не заносила судьба на станцию метро "Достоевская". А тут занесла.
Ну и оформление!
В центре зала стреляется Свидригайлов; пассажиров из центра встречает Петенька Верховенский, попутно добивающий Шатова; ангелы, бесы, идиоты, подростки, преступления с наказаниями. А над всем этим торчат из стены черная борода писателя и насупленные в мраморе брови.
Поезда здесь соответствующие. Подкатывается кибитка, разрисованная в моднейшем теперь стиле "РКМПЪ".
Заходишь – будто в микроволновку залез. С одной стороны прожаривает ястребиными глазами Ильин: "Россия — большая страна, требующая сильной руки!"
Отшатнешься — испепелит Столыпин: "О чем размечтался, странник? Не о великих ли потрясениях?"
Тут же вся черносотенная рать из копилки РВИО — цари, министры, генералы, служители культа. Деникин пальчиком машет: "Люби Россию! Люби, а то потеряешь!"
Не нашел только Врангеля с Колчаком, да Маннергейма.
Имеется, конечно, и Достоевский.
.
Я, в общем, прекрасно понимаю, откуда дует ветер.
Как и завещано отцами-основателями НТС, лики из прошлого должны призывать трудовой народ к корпоративной солидарности. Чтоб не просачивалась через плотно закрывающиеся двери вагонов химера классовой борьбы.
Вот зачем и Достоевский.
Актуален. Полезен. Удобен. Как могучая проповедь смирения, проповедь безответного страдания:
— Господь терпел и вам велел.
.
Не пойму только, зачем прицепили на вагон Льва Николаевича. Надо полагать, по ошибке. Забыли, видимо, когда рисовали, про "Зеркало... сами знаете, чего".
.
"Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице в деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается по деревням, ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося ненужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро умирал от голода.
Так умерло пять детей. Всех их крестили, потом не кормили, и они умирали. Шестой ребенок, прижитый от проезжего цыгана, была девочка, и участь ее была бы та же, но случилось так, что одна из двух старых барышень зашла в скотную, чтобы сделать выговор скотницам за сливки, пахнувшие коровой. В скотной лежала родильница с прекрасным здоровым младенцем. Старая барышня сделала выговор и за сливки и за то, что пустили родившую женщину в скотную, и хотела уже уходить, как, увидав ребеночка, умилилась над ним и вызвалась быть его крестной матерью. Она окрестила девочку, а потом, жалея свою крестницу, давала молока и денег матери, и девочка осталась жива. Старые барышни так и называли ее «спасенной»."
Л.Толстой
Воскресение